ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ: СУЩНОСТЬ И СПЕЦИФИКА

Одним из наиболее привычных, но вместе с тем и мало к чему обязывающих выражений, употребляемых в отношении психологии, является словосочетание “отрасль знания”: психология – это отрасль знания, или, в более расширенном варианте, система доказательного (специально удостоверенного) знания о психической реальности. Ключевым при такой квалификации является слово “знание”. Чтобы эта квалификация стала более содержательной, конкретной, требуется уяснить, что же такое знание вообще и в чем специфика (если таковая имеется) психологического знания. Знание, опять-таки достаточно привычно, можно определить как результат отражения в сознании субъекта свойств и признаков познаваемого объекта. Знание – это то, что конституирует само сознание, является его элементом, а сознание по отношению к знанию – это форма его существования. Сознание – это со-знание, или совокупное знание, или то, что сопровождает любое знание. В то же время знание – это не единственный продукт субъект-объектного взаимодействия. Наряду со знаниями и в отличие от них можно говорить о верованиях и мнениях. Верования и мнения также конституируют сознание познающего субъекта, но придают ему качественно иной облик. Различия между ними можно пояснить с помощью категорий абсолютного и относительного. В качестве родового для них можно использовать термин “когниция”. (т.е. продукт познавательной активности). Тогда можно сказать, что знание – это когниция, характеризующаяся единством относительного (незавершенного) и абсолютного (безотносительного, завершенного, самодостаточного). В этом смысле знание есть процесс (“истина есть процесс”), знание существует в процессе перехода от знания менее определенного к знанию более определенному, более полному. Вера в отличие от знания – это когниция, в которой происходит абсолютизация (догматизация) относительного, а мнение – это когниция, в которой имеет место релятивизация абсолютного (неизменного). Знание в этом ряду предстает как форма развивающаяся, включающая в свое содержание и указание на границы своей применимости, и указание на способы своего получения (возникновения). Знание предполагает возможность верификации/фальсификации. Человек, чье сознание конституировано преимущественно знаниями (а не верой или мнениями), в большей степени склонен к конструктивному диалогу, более четко дифференцирует знание как определенный результат познавательной активности и использованные при его получении и обосновании процедуры (методы), разграничивает степени познанности разных объектов. Человек, владеющий (вооруженный) знаниями, является компетентным. Другая часто употребляемая система оппозиций, включающая в себя понятие знания, это “знания – умения – навыки”. Умения и навыки в этом ряду трактуются как формы познавательной активности субъекта, указывающие на ее операционально-динамическую сторону. Знание всегда знание о чем-то, оно предметно, оно воспроизводит объект в имманентно присущих ему закономерностях. Умения и навыки – субъектны. они характеризуют способность человека к преобразованию, трансформации объекта сообразно с закономерностями его собственного существования. (И в этом смысле они противостоят возможностям субъекта разрушить (повредить) объект.) Знание возможно обо всем. в том числе о сознании. Именно здесь, в обусловленности психологического знания своим специфическим объектом, мы обнаруживаем признак, лежащий в основе всех других специфических признаков психологического знания. Психологическое знание в существенной свой части – это знание о сознании. Психическая реальность как реальность сознания впервые в истории европейской науки явственно выступает в концепции Декарта. Сущностный признак этого знания в его эвидентности. Совершим в связи с констатацией этого обстоятельства небольшой исторический экскурс. Историческая ретроспектива проблемы эвидентности . Хотя и с существенными оговорками, но все же можно утверждать, что европейская педагогика Нового времени началась с выдвижения Я.

А.

Коменским принципа наглядности, а психология Нового времени началась с провозглашения Р.

Декартом в качестве критерия существования психической реальности самообосновывающегося утверждения “cogito ergo sum”. Между этими двумя положениями существуют и глубокое родство, и глубокое различие, обнаруживающиеся в процессе исторического развития науки и практики обучения, уяснение которых принципиально важно для понимания выработанного в эту эпоху подхода к трактовке природы психической реальности. Их родство обусловлено прежде всего тем, что они ориентированы на вскрытие одной и той же проблематики: проблематики выявления основополагающих начал познания (научного и учебного), определения магистральных направлений развертывания познавательной активности человека. И Коменский и Декарт постулируют, что в основе развертывания познавательной активности должны лежать самодостоверные положения. Однако требования к этим самодостоверным положениям они выдвигают разные. Это дает основание рассматривать их позиции как две стороны единого принципа: принципа эвидентности. Осознание приложимости этого принципа к процессу формирования психологических понятий открывает, в частности, возможность в последующем усовершенствовать (дополнить) процедуры разграничения содержания ряда психологических категорий. Для того чтобы иметь возможность квалифицировать отдельные варианты трактовки категории (принципа) эвидентности, рассмотрим вначале соотношение понятий “очевидное” и “наглядное”. С одной стороны, эти понятия синонимичны и обозначают нечто доступное зрительному восприятию (на-глядное = оче-видное). С другой стороны, “очевидное” имеет также смысл несомненного, непосредственно данного, не требующего каких-либо особых обоснований, само собой разумеющегося, понятного, а. также нечто тривиального, постижение чего не требует особых умственных усилий. В отличие от этого аспекта очевидного “наглядное” имеет также смысл образного, симуль-танного, знакомого по содержанию предшествовавшего опыта, целостного. В свою очередь “неочевидное” осмысливается как то, в отношении чего имеются сомнения, что требует специальных обоснований, доказательств, дополнительных подтверждений, что само по себе непонятно, а “ненаглядное” – это, соответственно, безобразное, операциональное, сукцессивное, ранее не встречавшееся в опыте, не складывающееся в целостную картину представление. В более широком смысле “наглядное” – это доступное не только зрительному восприятию, а “ненаблюдаемое” – это не доступное восприятию. Две познавательные стратегии, которые потенциально могут быть разграничены на языке рассматриваемых понятий, состоят в следующем: (1) прояснение, раскрытие ненаглядного, неочевидного с помощью и на основе наглядного и очевидного и (2) объяснение, истолкование наглядного и очевидного посредством апелляции к ненаглядному и неочевидному в составе данной предметной области. Можно напомнить, что в логике и эпистемологии (теории познания) различают близкие по смыслу познавательные операции: определение, объяснение, уточнение (экспликацию), интерпретацию. Каждая из них предполагает определенный способ соотнесения (отождествления) двух компонентов, которые соответственно именуются: дефиниендум – дефиниенс, экспланандум – эксплананс, экспликанд – экспликат, интерпретируемое – интерпретирующее. Различия между ними состоят в том, что посредством дефиниций вводятся новые термины, объяснения включают термин в соответствующее ему семантическое поле, экспликация подразумевает уточнение содержания понятия, отграничение его содержания от других ему родственных, посредством интерпретации указываются аналоги, т.е. объекты, на которых реализуются те же отношения, что и указываемые интерпретируемым понятием. Общность всех указанных операций состоит в том. что компоненты, разграничиваемые внутри каждой из них. могут быть квалифицированы как неизвестное (новое) и известное (старое, знакомое). Проблема же заключается в том, что известное (старое, знакомое) далеко не всегда оказывается очевидным и наглядным, что очевидное и неочевидное соотносительны. То, что выступает как очевидное с определенной точки зрения, в одной предметной области, в другой предметной области принимает статус неочевидного. В качестве очевидного может фигурировать как наиболее вероятное, так и невероятное. Принцип наглядности Коменского возник как реакция на вербализм средневековой школы, которая была привержена методу объяснения одних слов посредством других. Принцип Коменского выражал требование при разъяснении содержания понятий обращаться к чувственно воспринимаемому миру явлений. Он соответствовал сенсуализму его гносеологической позиции. Для него познание – это, во-первых, обогащение сферы чувственного опыта и, во-вторых, это последовательное расширение сферы наглядного, неизвестного, непонятного, сложного. Важно отметить, что в психологическом плане сама возможность вербализма в обучении является фактическим свидетельством относительной автономности отдельных уровней познания, указанием на возможность усвоения общего помимо опоры на чувственный опыт лишь посредством оперирования его словесными символами. Поэтому требование Коменского означало лишь предупреждение о том, что усвоение, не опирающееся на чувственный опыт, чаще всего будет непрочным, неосновательным. Принцип Коменского требовал укоренения продуктов интеллектуальной активности в чувственной ткани сознания. Концепция Декарта в целом – это концепция дуализма. С его точки зрения существует субстанция протяженная, но немыслящая, и существует субстанция мыслящая, но не протяженная. Наглядным в любом случае, естественно, может быть лишь то, что находится в пространстве, это атрибут протяженной субстанции. Очевидное – это, наоборот, “прерогатива” мыслящей субстанции. Наглядное, при условии его понимания как зрительно или чувственно воспринимаемого, в принципе не может быть очевидным, если последнее трактовать как несомненное. Несомненным может быть только принадлежащее мыслящей субстанции. По-иному, чем у Коменского, у Декарта определялось и направление познавательной активности. Она фокусировалась на сомнении в достоверности того, что представлялось первоначально очевидным. Процесс познания для Декарта – это процесс интеллектуальной ревизии содержания накопленного опыта и его последующая систематизация. Проводя такого рода. ревизию, человек, согласно Декарту, обнаруживает в своем опыте положение, в достоверности которого невозможно усомниться, и, используя это положение в качестве критерия, может затем упорядочить структуру самого опыта. Хотя современные исследователи отходят от трактовки связи компонентов формулы Декарта как выражения необходимости логического следования, его методологические функции при этом не претерпевают изменений. В частности, в соответствии с перформативной интерпретацией принципа cogito, “я мыслю” и “я существую” связаны не как посылка и заключение рассуждения, а как действие и результат, процесс и продукт. Принудительный характер принципа, подчеркнутый использованием термина ergo, – это не необходимость логического следования, а специфическое декларативное принуждение. К числу положений, обладающих степенью несомненности, сопоставимой с очевидностью основополагающего критерия, Декарт относит утверждение о существовании души как целого. В историко-психологическом плане здесь принципиально важно отметить, что тем самым меняется по сравнению с предшествующим этапом развития психологии направление рассуждений: не из тезиса о существовании души выводятся ее свойства, а наоборот, само ее существование обосновывается из факта несомненности утверждения, в справедливости которого каждому предоставляется возможность убедиться лично. “Исследуя со вниманием, что я такое, и видя, что я могу вообразить, будто у меня нет тела и нет никакого мира, никакого места, где бы я мог находиться, но что я никак не могу вообразить, что я не существую, а напротив, из самого факта, что я намеревался сомневаться в подлинности других вещей, вытекает весьма очевидно и достоверно, что я существую; если же я перестал только мыслить, то, хотя бы все остальное, существовавшее когда-либо в моем воображении, и оказалось истинным, я не имел бы никакого основания считать себя существующим. Отсюда я заключаю, что я есть субстанция, вся сущность или природа которой состоит только в мышлении и которая, чтобы существовать, не нуждается ни в каком месте, не зависит ни от какой материальной вещи. Так что мое я, т.е. душа, благодаря которой я есмь, совершенно отлична от тела и более легко познаваема, чем тело. и если бы тела даже вовсе бы не было. душа не перестала бы быть тем, что она есть” (Декарт Р. Избранные произведения. М., 1950. С.283). Обосновав таким образом экзистенциальный статус души (я есть некая психическая инстанция, тождественная с мышлением – сомнением в существовании бытия) и обратившись к анализу души как таковой, Декарт разграничивает два рода ее состояний: страсти (страдания, т.е. то. что вызвано извне) и действия. т.е. то, источником чего является сама душа. Отдельные функции души (воображение, память, чувствование) являются, по Декарту, модификациями интеллектуального сомнения. “Всякая идея, будучи делом души, по своей природе не требует никакой формальной реальности, кроме той, которую она получает или заимствует у мысли или духа, относительно которого она служит только модусом, т.е. известным приемом или способом мышления” (там же, с. 359). Поэтому мы вправе были бы сказать вслед за Декартом: “Я воображаю, следовательно, я существую”, “Я чувствую, следовательно, я существую”, “Я представляю, следовательно, я существую”, но нельзя было бы сказать: “Я вижу объект, следовательно, он существует”, “Я чувствую боль в руке, следовательно, она существует”, поскольку такого рода высказывания предполагают выход за пределы интрапсихической реальности. Обратившись к вопросу о многообразии душевных состояний, вызываемых внешними воздействиями, Декарт приводит перечень, включающий в себя 40 наименований. Из них б квалифицируются им как простые. первоначальные страсти – эмоции: удивление, любовь, ненависть, желание, радость, печаль. Соответственно, можно было бы сказать: “Я удивляюсь, следовательно, я существую”, “Я ненавижу, следовательно, я существую”, “Я желаю, следовательно, я существую”, “Я радуюсь, следовательно, я существую”. “Я печалюсь, следовательно, я существую”. В результате выделяется слой эвидентных феноменов, обладающих с позиции картезианской методологии максимально возможной достоверностью. Следующим шагом на пути исторического развития проблемы (принципа) эвидентности можно считать выдвижение концепции, согласно которой существует слой эвидентности, общий для психологии и для физики. Иначе говоря, согласно этой концепции физика и психология отличаются друг от друга не содержанием подвергаемого анализу опыта (материала), а лишь точками зрения на него. В 1866 г. Э.

Мах сформулировал положение о том, что ощущение как базисная часть опыта составляет предмет всех наук вообще. Несколькими годами позже Р.

Авенариус внес в это положение некоторые коррективы. заявив, что психология рассматривает опыт в зависимости от субъекта (“система С”), а физика – вне зависимости от него. При этом, согласно Маху, не объекты как компоненты экстрапсихической реальности, воздействуя на человеческое тело, вызывают ощущения, а наоборот, комплексы первоначально нейтральных ощущений (элементов) конституируются в тела. “Цвета, тоны, различные степени теплоты, давления, времена, пространства и т.д. бывают самым разнообразным образом связаны между собой, и с ними бывают связаны настроения, чувства, проявления воли. Из этого сплетения относительно более устойчивое и постоянное выступает вперед, запечатлевается в памяти и получает выражение в нашей речи. Относительно более постоянным оказываются прежде всего комплексы цветов, тонов, различных степеней давления и т.д. (функционально), связанные между собой пространственно и временно. Как таковые комплексы, они получают особые названия, и мы называем их телами” (Мах Э. Анализ ощущений и отношение физического к психическому. М., 1907. С. 23). В.

И.

Гинецинский ПРОПЕДЕВТИЧЕСКИЙ КУРС ОБЩЕЙ ПСИХОЛОГИИ

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Добавить комментарий