КРИЗИСЫ ОПУСТОШЕННОСТИ. ПСИХОТЕХНИКА ОЧИЩЕНИЯ

ч.

3 ОЧИЩЕНИЕ ОТ ШЛАКОВ СТРАДАНИЙ Наряду с активным негативизмом к шлакам относятся и пассивные отрицательные эмоции – страдания или мучения: страхи, переживания боли, утраты, одиночества, чувства вины и т.д. и т.п. Заполняя и отравляя жизнь, страдания часто оказываются не меньшим, чем негативизм, препятствием на пути к Источнику. Но это препятствие можно превратить в трамплин, инструмент Работы.

Разотождествление и изучение страданийРабота со страданиями начинается с их изучения – понимания их проявлений, причин, форм течения, функций и возможных путей избавления от страданий. Для изучения необходимо разотождествление. Роль разотождествления в очищении от страданий не меньше, а может, и больше, чем в работе с другими шлаками.

Виды страданийСтрадания могут относиться к будущему, настоящему и прошлому.

СтрахСтрах – эмоциональное предвосхищение будущих опасностей, угроз тому, с чем человек отождествлен: организму, личностному ядру (планам, намерениям, ценностям и т.п.), любимым людям и т.д.

Чем с большим числом уязвимых вещей человек отождествлен, тем больше существует для него потенциальных угроз и тем больше он боится. Богач, обладающий многими ценностями, боится больше бедняка, которому нечего терять. Это относится и к имуществу, и к идеальному “внутреннему богатству”, если оно подвержено угрозам.

Страх может быть вызван конкретными угрозами (в этом случае его причина обычно осознается) или проявляться в форме постоянно присутствующей и не зависящей от ситуации “диффузной” тревоги, причина которой не осознается.

Причины страха могут быть самыми разными: и собственный негативный опыт, и чьи-то внушения и внебиографический (архетипический) опыт страха темноты, грозы, высоты, замкнутого пространства и т.п.

ГореЕсли в страхе проявляется реакция на будущие неприятности, то в переживаниях горя, боли, болезней, утраты близких, одиночества и т.д. – на настоящие, уже свершившиеся, но еще не отошедшие в прошлое.

И переживание потери близкого, и переживание одиночества связаны с недостатком теплых (любовных) связей с миром.

Потеря, которая лишает нас и многих возможностей выражать свою любовь, и источника, согревающего любовью нас самих, насильственно ввергает нас в одиночество.

Переживание одиночества – результат осознания одной из двух (или обеих одновременно) вещей: “я никого и ничего не люблю” и “меня никто не любит” (последнее можно назвать “комплексом Иа-Иа” по имени ослика – персонажа “Винни-Пуха”). Одиночество свидетельствует не о событийной неудачливости, а о засорении эгоцентризмом и/или прагматизмом каналов “любовной” коммуникации с миром. Ф. Перлз (по Дж. Энрайту) считает, что “одиночество – это когда человек остается один, не считая кучи дерьма”.

СожаленияЕще одна группа страданий – сожаления об упущенных возможностях и переживание вины (муки совести, недовольство собой) – относится к прошлому, которое нельзя изменить.

Недовольство собой может проявляться как критика конкретного поведения в конкретных обстоятельствах, но может быть (например, при приписывании себе греховности) и устойчивой чертой – общей негативной самооценкой.

Подавленность и борьбаХарактер страданий зависит не от того, насколько человек “объективно” способен изменить вызвавшую их ситуацию, а от того, насколько он чувствует себя способным изменить ее.

При отчаянном и безнадежно-безысходном чувстве беспомощности, когда ни принять, ни изменить ситуацию человек не хочет и не может, так как не верит в (и не надеется на) возможность изменения, страдания-“шлаки” проявляются в форме подавленности (депрессии). Ощущая себя жертвой обстоятельств (“злых” сил), человек теряет способность к любой активности. Наступает паралич, ступор.

В основе депрессии лежит недостаток оптимизма и энергии. Вся энергия уходит на депрессивные переживания. Отсутствие оптимизма исключает другие возможности ее расходования.

Депрессивные состояния – это состояния самотождественности. В них “хозяйничает” только одно Я-страдающее. Других Я нет.

Но иногда из состояния самотождественности удается выйти (разотождествиться с Я-страдающим). Тогда появляется шанс на обретение по отношению к страданию активной позиции. При этом страдание как бы раздваивается на собственно страдание и борьбу с ним и его причинами. Лейтмотивом такого раздвоения становится “Я не хочу мучаться!!! Я не хочу страдать!!!”.

Отношение к любым страданиям может быть и активным и пассивным. При переживании страха, например, активность проявляется в поиске средств защиты: обострении внимания при ходьбе по краю обрыва, подбирании камня, чтобы отогнать злую собаку, бегстве или, наоборот, поиске встречи для боя с врагом. Пассивность – в параличе любой деятельности и уподоблении себя кролику перед удавом.

Аналогично, переживание вины может вести к извлечению уроков, к очищению и самосовершенствованию (духовному развитию), но может остаться и бесполезным “самоедством”, не помогающим выйти из кризиса, а только углубляющим его.

Функции страданийРоль страданий в выживанииКак и любые негативные эмоции, страдания нужны для реализации функции выживания.

Предвосхищение опасности необходимо для сохранения человека как физического и/или психического индивида. Тем более нужны сигналы (в форме боли, плохого самочувствия, переживания утраты, одиночества и т.д.) не о потенциальной, а об уже наступившей опасности. И страх и горе сигнализируют о необходимости мобилизоваться для борьбы с будущими или настоящими угрозами.

Роль сожалений иная. Они необходимы для обучения, освоения пережитого опыта и извлечения из него уроков, которые могут помочь действовать в будущем эффективней.

Страдания и духовная работаЧтобы понять роль страданий по отношению к духовной работе, нужно очень точно определить предмет. Иначе неизбежна путаница: взаимоисключающие интерпретации и оценки.

С одной стороны, известно множество авторитетных свидетельств о том, что страдания возвышают душу, помогают разорвать путы “бренного мира” и достичь Бога.

Искусственные страдания занимают важное место во всех или почти во всех культурах – от первобытных (испытания при инициации) до современных (наказания при воспитании). В этом смысле можно считать любую культуру садомазохистской.

В самых разных религиозных практиках (христианский аскетизм, культ страданий у мусульман-шиитов, православное осознание своей греховности, осознание собственного ничтожества учениками суфиев и т.д.) страданиям отводится центральное место.

Гурджиев говорит, что в страданиях происходит кристаллизация подлинного Я.

Интересно наблюдение В. Джемса о том, что особенность религиозных чувств – наличие “негативного” в “позитивном”. “Негативные” переживания (собственного ничтожества, малости, греховности) являются оборотной стороной “позитивного” чувства Бога.

Не замечать такого отношения к страданиям невозможно. Столь редкое единство между Востоком и Западом само по себе является примечательным и дает основание считать “негативный” опыт страданий полезным для духовной работы. Впрочем, подтверждения этому встречаются постоянно. Например, опыт пережитых страданий создает предпосылки для научения сочувствию и сопереживанию. Многие духовные лидеры прошли через школу страдания.

Но, если посмотреть на предмет с другой стороны, иного пути у них и не могло быть. К тому же через страдания проходили не только духовные лидеры, но и их антиподы.

Слишком часто страдания растаптывают, озлобляют или коверкают человека, лишают сил, парализуют духовную (и любую другую) работу. Сопоставление этих фактов с представлениями о радостности духовной работы дает достаточно оснований считать страдания шлаками, засоряющими канал связи с Источником.

Очевидно, оба отношения к страданиям небеспочвенны. Следовательно, нужно понять, когда страдание – шлак, а когда – форма (многие считают – высшая) духовной работы.

Для прояснения этого вопроса прежде всего нужно осознать “многослойность” страданий. Есть мучительная ситуация. Есть эмоциональная реакция на нее (собственно страдания). Есть осмысление, формирующее отношение и к ситуации, и к реакции на нее. Наконец, есть поведение в мучительной ситуации.

Водораздел между полезными и вредными страданиями проходит по способу их осмысления. Если при осмыслении удается придать страданию ценность, то оно превращается в фактор, способствующий духовной работе. В противном случае оно остается шлаком.

С точки зрения двухполюсной модели страдания концентрируют “земное” (близкое к физическому миру) содержание психики – “…проклята земля за тебя; со скорбию будешь питаться от нее…”.

Но, концентрируя земное, страдания создают возможность для поляризации – концентрации “небесного” (“духовного”) начала как противостоящего “земным” страданиям. Использовать эту возможность – главная задача работы со страданиями.

Очищающими страдания становятся не сами по себе, а только при появлении того, что можно очищать, – Я-центра, т.е. при разотождествлении. Я-центр (духовное начало) укрепляется (закаляется, концентрируется) в противопоставлении, борьбе со страданиями, неважно, страдает ли тело, самооценка, планы или какая-либо другая “неосязаемая” сущность.

Бытовая психотехникаОбилие страданий в жизни человека, их невыносимость и желание избавиться от них породили множество “бытовых” способов борьбы со страданиями.

Приступая к очищению от страданий, необходимо понимать возможности “бытовых” методов, их сильные и слабые стороны.

Приемами “бытовой” борьбы со страхом являются подбадривание (“заражение” смелостью), объяснения, что бояться нечего (часто – откровенная ложь), а также искусственное создание “страшных” ситуаций в миниатюре (своего рода “прививки против страха”). Эти методы иногда позволяют добиться нужного поведения, но от страха избавляют редко. Впрочем, у “бытовых” методов главная цель – преодолеть не страх, а трусость, т.е. неспособность действовать вопреки страху. Избавить они могут только от псевдостраха, когда опасения необоснованны. В этом случае и объяснения и особенно “прививки” оказываются эффективными.

Бытовой способ преодоления горя – плач, разряжающий жалость к себе.

Жалость к себе – суррогат теплого отношения, форма регрессивной защиты, уход в детство, когда потребность в любви удовлетворяется общением с матерью.

Материнская любовь погружает травмирующую ситуацию в более широкий и благоприятный контекст (мамины колени). Травмирующая ситуация становится частной и утрачивает долю значимости. Безысходность прерывается. Нити любви образуют мостик, по которому можно выбраться. Появляется надежда, свет в конце тоннеля.

Жалость к себе отчасти воспроизводит материнскую любовь (“Кто же тебя, хорошего, еще пожалеет?”) и создает иллюзорное ощущение участия, тепла, понимания и т.п. Но одновременно она парализует волю и в конечном итоге, когда мираж рассеивается, обостряет одиночество.

В жалости к себе присутствует элемент разотождествления: одновременно сосуществуют и тот, кого жалеют, и тот, кто жалеет. Последний как бы находится над ситуацией. Другой позитивный момент – в том, что плач разряжает энергию страданий и они отчасти утрачивают свою деструктивность.

Другой “бытовой” способ борьбы со страданиями – отвлечение, или уход (в пьянство, в работу, в развлечения и т.д.). Разновидностью ухода является и основанное на афоризме “Время лечит” терпеливое ожидание, когда страдание притупится.

Следствие ухода – вытеснение – сохраняет деструктивный потенциал страдания, которое продолжает свою разрушительную работу в подсознании, часто приводя к отсроченным приступам депрессии. Но и в уходе есть позитивный момент – активное желание преодолеть ситуацию.

Одна группа “бытовых” приемов борьбы с чувством вины – это наказание, раскаяние и прощение. “Бытовыми” они являются, когда наказание и прощение воспринимаются как внешние действия (первое – как возмездие или месть; второе – как примирение), а раскаяние – как цена, которую нужно уплатить за прощение. В этом случае переживание вины бесполезно для Работы: склонные к “раскаянию” люди (а то и целые страны) привыкают “согрешивши, покаяться и опять согрешить”.

Однако и наказание, и раскаяние, и прощение могут быть и не “бытовыми”. Если наказание идет изнутри как самонаказание, проявляющееся в муках совести и жертвах, которые нужно принести вследствие своих ошибок, а раскаяние является внутренней работой осмысления произошедшего, то прощение достигается также изнутри в форме прекращения чувства вины и завершения эпизода греха.

Вторая группа приемов борьбы с переживанием вины – самооправдание. Так, проанализировав имевшиеся возможности, можно установить, что “обвиняемое” поведение было наилучшим из возможных в той ситуации или вообще единственно возможным для меня, т.е. “правильным”.

В самооправдании есть несколько позитивных моментов. Один – самопринятие. Второй – видение хорошего в плохом. Третий – сомнение в “качестве” нравственных критериев. Понимание, что я, как “голубой воришка” из “Двенадцати стульев”, который “крал и ему было стыдно”, поступаю “правильно”, но “плохо”, приближает к осознанию противоречий между нравственными требованиями и жизненными правилами.

Негативный момент самооправдания – самообман. При самооправдании обычно не хватает внутренней честности называть белое белым, а черное – черным. Позволяя увидеть хорошее в плохом, самооправдание затрудняет видение плохого в хорошем (например, собственных недостатков). Кроме того, самооправдание сужает поле зрения и не позволяет увидеть ситуацию греха “со стороны”, со всем разнообразием имевшихся в ней возможностей.

Активная борьбаБытовая психотехника не избавляет от страданий. В лучшем случае она смягчает их остроту. Чтобы подчинить себе страдания и использовать их в Работе, нужны другие пути. Общим для них является активная позиция по отношению к страданиям.

Если работа с активным негативизмом направлена на прекращение “плохой” активности, то центральный момент в работе со страданиями – наоборот, инициация “хорошей” активности.

Борьба со страданиями – это активный поиск возможностей использовать их “позитивный потенциал” для Работы. Так как Работа возможна только при успешной реализации функции выживания, ее важной составной частью является поиск путей “улучшения” ситуации, если это возможно, и извлечение из нее уроков, если “улучшения” невозможны.

Выход из параличаПервое, что нужно сделать, чтобы приступить к активной работе со страданиями, – это выйти из состояния депрессивного паралича.

Преодоление паралича начинается с разотождествления. Кроме страхов (горя, грехов), во мне еще кое-что есть. Я – не то же самое, что мои страхи (горе, грехи), и Я способно бороться с ними. Но для этого Я должно сначала от них освободится.

Чтобы активность стала возможной, нужно мобилизовать энергию, а значит – отказаться от ее бесполезной траты на негативные переживания. В свою очередь отказ от негативных переживаний возможен только при переосмыслении ситуации. Но для переосмысления также нужна свободная энергия. Если ее нет, как это бывает при депрессии, получается заколдованный круг.

Разорвать его можно, используя свободную энергию в перерывах депрессивного состояния.

Фантазия или реальность?

Первый вопрос, на который нужно ответить при активном переосмыслении: реальна или надуманна ситуация, которая заставляет страдать?Например, при страхе будущая (то есть предполагаемая) ситуация, существующая (по крайней мере пока) только в воображении, проживается как настоящая – “трус умирает тысячу раз”. Пугающая ситуация еще не наступила. Она, может быть, наступит в будущем. А может быть, не наступит.

Чтобы оценить реальность угрозы, нужно понять, почему я считаю ее реальной. На основании своего опыта? Чужих мнений? Или просто потому, что она “очень страшная”?Аналогично, только воображаемыми могут быть основания для жалоб на отсутствие любви (как это происходит с уже упомянутым Иа-Иа). Если задаться вопросом, действительно ли меня никто не любит и я никого (ничего) не люблю, очень часто удается обнаружить “бреши” в стене одиночества.

Точно так же на собственных фантазиях основаны страдания из-за болезненного и навязчивого приписывания себе греховности.

За приписыванием греховности (восприятием себя как “сосуда зла”) стоит обобщение отдельных “грехов” в атрибут индивидуальности.

При этом игнорируется то, что наряду с греховностью (склонностью поступать “не по-Божески”) в человеке есть и Божественное начало, без которого не было бы чувства вины из-за греховности. Если назвать Божественное начало (свидетеля и судью греховности) Подлинным Я и отделить его от Я-греховного, то очевидно, что самооценка должна быть как минимум двойственной: негативной по отношению к Я-греховному и позитивной по отношению к Подлинному Я.

Надуманные причины страданий не так безобидны, как это может показаться. Помимо того что вызванные ими страдания могут быть ничуть не легче страданий от “реальных” причин, сами причины могут “превращаться” из надуманных во вполне осязаемые. Тот, кто срывался с шаткого моста, знает, как страх “притягивает” опасность.

Если активное осмысление обнаруживает фантастичность, надуманность причин страданий, само осознание этого факта может оказаться достаточным для избавления от страданий.

Однако часто причина страданий имеет под собой более реальную почву. В этом случае работу осмысления надо продолжить.

Чему вредит вред?Следующий вопрос, нуждающийся в осмыслении, – о “жертвах” вызывающей страдания ситуации. Чему она наносит (может нанести) вред? И чем этот вред вреден?Например, при осмыслении причин страха нужно понять, какое развитие ситуации меня пугает. Иногда это легко: например, “Я боюсь заболеть (разбиться, разориться, разочароваться, остаться одиноким и т.д.)”. Иногда – трудно: или ответов нет, или они очень неопределенные, типа “Что-то тревожное носится в воздухе”.

Вопрос о вредности вреда терминальным (конечным) ценностям – вещам, ценность которых ничем не обусловлена и ни от чего не зависит, – является тавтологическим и лишенным смысла. Такой вред вреден потому, что мешает реализовать терминальную ценность. И все.

Но по отношению к инструментальным, т.е. обусловленным другими, более общими ценностями, вредность вреда определяется тем, что он разрушает инструмент реализации этих более общих ценностей. Этот вред не очень страшный, если сохраняются другие инструменты их реализации. Например, если у меня есть два набора красок, которые нужны мне для рисования, исчезновение одного набора – значительно менее неприятное событие, чем исчезновение обоих. Хотя и в последнем случае я не лишаюсь возможности рисовать карандашом.

Если выясняется, что страдания вызваны возможной или уже случившейся порчей инструмента для реализации терминальной ценности, нужно понять, насколько потеря этого инструмента затрудняет достижение конечной цели. А для этого – определить, какие другие инструменты можно использовать для реализации терминальной ценности. Обычно “другие инструменты” найти нетрудно. В этом случае замена инструмента способствует прекращению страданий.

Иное дело, когда угрозы направлены непосредственно на терминальную ценность. Тогда нужно искать средства защиты от них.

Улучшение ситуацииЧтобы уберечь терминальную ценность от посягательств, нужно определить свои действия, которые могут предотвратить угрозу или исправить уже нанесенный вред. Центральный вопрос при этом: насколько я могу улучшить ситуацию (например, какими факторами, препятствующими реализации угрозы, я могу управлять или как я могу искупить совершенный “грех”)?Возможности для улучшения ситуации обнаружить несложно. Например, если осмысление жалоб на одиночество привело к пониманию того, что отсутствие любви мешает жить, перекрывает связи Я с миром, а “брешей” в стене одиночества нет, можно найти как минимум две возможности улучшить положение.

Более трудная – извлекать тепло из радости тех, кого я люблю. Для этого нужно “всего лишь” действенно любить самому. И более простая – завести собаку.

Хотя принципиально возможности для улучшения ситуации есть всегда, соотношение “величины” улучшения и цены, которую за него надо уплатить, может быть разным.

Платить за сохранность одной ценности нужно ущемлением другой. Анализ “ценового фактора” может выявить чрезмерность цены за небольшое улучшение. Например, за сомнительную надежду на продление жизни приходится платить ипохондрическим прислушиванием к своему состоянию, годами диет и лишением себя “простых” радостей. За новых друзей – забвением ушедших. За “сохранение любимого” – ревностью. За богатство – отказом от Работы. И т.д.

Если плата за “улучшение” ситуации оценивается как чрезмерная, единственный выход – отказаться от активного воздействия на ситуацию и принять ее.

При этом нужно заменить деятельность по активному улучшению ситуации более “пассивным”, но адекватным ситуации поведением. Часто таким поведением является “добровольный” отказ от того, чему нанесен или может быть нанесен вред. Так поступает ящерица со своим хвостом. Например, принятие одиночества связано с попыткой обойтись без привычных форм выражения теплого отношения к себе. Если при этом удастся избежать мизантропии, которой чреват этот путь, можно научиться извлекать тепло из, казалось бы, совсем недружественных проявлений мира.

Умение поставить точку. Принятие ситуацииЧтобы принять ситуацию, ее нужно завершить для себя, перевести в прошлое – смириться с ней и поставить точку.

Незавершенная ситуация влечет продолжение деятельности (воспроизведение старых поведенческих форм), которая уже не отвечает изменившимся условиям и не позволяет использовать новые возможности.

Особенно ярко это проявляется при переживании утраты. Смерть близкого человека не означает прекращения любви к нему. Но невозможно любить умершего, как живого. Необходимо изменить не столько любовь-отношение, сколько его поведенческое оформление.

Работа с завершенными (прошлыми) ситуациями в корне отличается от работы с незавершенными (настоящими). Если незавершенные ситуации требуют активных усилий по их улучшению, завершенные оставляют единственную возможность – обогащение за счет приобретенного опыта.

При неумении поставить точку два способа переживания конфликтуют между собой. С одной стороны, ситуация переживается как завершенная – бездеятельно. Бездеятельностность может быть вызвана или непониманием возможностей для деятельности, или пониманием ее невозможности, или нежеланием действовать. С другой – ситуация переживается как незавершенная: поиск возможностей улучшить ситуацию не прекращается.

Неумение поставить точку является одной из главных причин страданий. Например, при переживании чувства вины или сожаления об упущенных возможностях в голове все время прокручивается давно прошедшая ситуация. А вопросы “Как надо было себя повести?”, “Что еще можно было бы сделать?” и т.п. мучают так, как будто ответы на них нужны для решения, что делать сию минуту.

Сожаления о выпущенной птице, которая сообщила, что в ней спрятан алмаз, естественны, но бесполезны. Чтобы сделать чувство вины или сожаления об упущенных возможностях полезными, нужно перейти от самобичевания к осмыслению завершенной ситуации и понять, почему я поступил так, а не иначе, как надо было поступить и почему. Прагматический смысл понимания этих вопросов не в том, чтобы заменить “неправильное” поведение в реальном прошлом “правильным” поведением в воображаемом настоящем, а в том, чтобы узнать, как надо вести себя в похожих ситуациях, если они встретятся в будущем.

Восприятие событий как прошлых, настоящих или будущих не определяется только их “объективной” хронологией. Это позволяет завершать и “событийно не законченные” ситуации. Даже такую, как “моя биологическая жизнь”. Завершение таких ситуаций связано с принятием неизбежного (например, факта смерти) и отказом от борьбы с ним.

При принятии ситуация интерпретируется как благо. Таким благом, например, может быть урок, который можно (и должно) извлечь из завершенной ситуации. Но еще большим благом является высвобождение и концентрация духовного начала, противостоящего страданиям.

Конечно, за “стандартными” формулировками принимающих интерпретаций (“Это – Божье наказание, его надо терпеливо пережить”, восточный вариант – “Такова карма”; “Страдания возвышают душу”; “Это – испытание” и т.п.), когда их используют как заклинания, может не быть ничего, кроме желания “Я-праведника” думать (или хуже того – говорить) благочестиво. Но за ними может стоять и большая внутренняя работа.

Как стать неуязвимымБорьба со страданиями – непростое занятие. Когда страданий много (а часто в них-то и нет недостатка), эта борьба может стать единственным делом в жизни, не оставляющим места другим занятиям. Возникает вопрос, не существует ли более радикального способа, позволяющего избавиться от страданий “раз и навсегда” (или хотя бы уменьшить их число).

Пока ценностей много и они не упорядочены (т.е. все терминальны), любое движение в мире чему-нибудь да угрожает. Например, любой поступок, который из-за внутренней противоречивости нравственных критериев не может быть безусловно “хорошим”, означает жертву одной ценностью в пользу другой и потенциально способен вызвать мучительное чувство вины.

Уязвимость ценностей становится меньше, когда они упорядочены, подчинены немногим терминальным ценностям. Хотя сами по себе они по-прежнему подвержены множеству угроз, если эти угрозы не исключают реализации терминальных ценностей, они не очень страшны. Когда я собираюсь в кино и не могу купить билет, но знаю, что на соседней улице есть другой кинотеатр, в котором идет тот же фильм, вред, нанесенный аншлагом в первом кинотеатре, невелик.

Вред можно обезвредить, превратив ценность, которой он угрожает, из терминальной в инструментальную. Так как терминальность или инструментальность определяется только смыслом (а не содержанием) ценности, превращение терминальной ценности в инструментальную происходит при ее переосмыслении.

Чтобы обезвредить любой вред, нужно переподчинить все ценности одной Терминальной Ценности, которой навредить не может ничто. Такой Ценностью является духовная жизнь (бытие Я-центра).

Вред может быть нанесен любой моей ценности, но не самому моему Я. Никакая потенциальная или реализованная угроза не может нанести вреда духовному началу – Я-центру. По своей природе Я-центр неуязвим для угроз.

Но неуязвим Я-центр, только когда он разотождествлен с тем, на что направлена угроза. Пока Я-центр отождествлен с “наносными” ценностями множественных Я, ему вредно все. Но чем больше Я-центр, разотождествляясь, очищается от “балласта”, чем он становится “бедней”, тем больше он приближается к Богу (Духовному миру) и уходит от земных угроз. Поэтому истинная религиозность ведет к уменьшению страха.

Формой существования Я-центра на уровне психического и физического миров является Работа. Хотя Работа уязвима больше, чем Я-центр, от “внешних” угроз она защищена. Вред ей может нанести только сам человек, когда он прекращает Работу.

Внешние угрозы могут относиться только к конкретным формам Работы.

Высвобождая Я-центр при последовательном разотождествлении, человек вынужден ограничить Работу созерцательной “очисткой” и общением с Небом. Работа по материализации духовной энергии в творчестве и любви (Служение) оказывается для него недоступна. Иногда (например, при неизлечимых заболеваниях) действительно ничего другого не остается. Но, стремясь Работать на Земле и реализовывать конкретные цели Служения, человек оказывается очень уязвим: свой организм может “отказать”, любимые люди – умереть, творчество – оказаться непонятым и т.д.

При отождествлении с конкретными формами Служения человек должен принимать меры по предотвращению (или исправлению) вреда, наносимого этим конкретным формам. Но в его распоряжении всегда есть и “запасной вариант” – заменить одну форму Служения другой.

Автор: А. ЗЕЛИЧЕНКО

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Добавить комментарий