БИОЛОГИЧЕСКОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ И РАЗНОВИДНОСТИ ВНИМАНИЯ

Психологические исследования Н.Н.Ланге.

Психические факты получают свое реальное оп­ределение лишь тогда, когда мы рассматриваем их с общей биологической точки зрения, т. е. как своеоб­разные приспособления организма. Как возникает и совершенствуется эта целесообразность психики, есть ли она результат только борьбы за существование и подбора или еще каких-нибудь иных факторов — этот общий вопрос эволюционной биологии до сих пор составляет предмет спора, и его решение теснейшим образом связано с фактическим исследованием про­блемы наследственности. Но каковы бы ни были факторы эволюции, мы должны видеть raison d etre (фр.- разумное основание, смысл) психических фак­торов в их целесообразности и одну из главных задач объяснительной психологии видеть в отыскании и уяс­нении этой приспособленности. Определяя внимание с такой биологической точ­ки зрения, мы скажем, что оно есть целесообразная реакция организма, моментально улучшающая условия восприятия. Словом «моментально» мы отличаем вни­мание от тех продолжительных изменений, вроде обострения органов чувств или мысли, которые тоже могут быть названы улучшающими условия воспри­ятия, однако не моментально, а в течение значи­тельного срока. Под словом восприятие мы разумеем здесь как ощущения, так и идеи и вообще факты познания. Наконец, называя внимание целесообраз­ной реакцией организма, мы не решаем пока воп­роса, в чем она состоит: в движениях ли или в осо­бом приспособлении памяти, или в чем ином, но указываем, что все такие реакции, если они целесо­образны для улучшения условий восприятия, под­ходят под термин «внимание». Едва ли может быть какое-нибудь сомнение, что такие целесообразные реакции должны были развиться в организмах, так как улучшение условий восприятия представляет, очевидно, первостепенные выгоды в борьбе за су­ществование.

Соответственно данному определению мы дол­жны различать в каждом акте внимания три момен­та: во-первых, некоторое восприятие; во-вторых, реакцию, улучшающую условия его сознавания, и, в-третьих, улучшенное восприятие. Из этих момен­тов первый может иногда выпадать, именно когда мы заранее приготовляем внимание к известному восприятию. Но два последних должны всегда при­сутствовать в каждом акте внимания. И вся сущность вопроса о природе внимания лежит в выяснении этих способов моментального улучшения условии воспри­ятия и в показании, как изменилось эти восприятие при новых условиях. Первое обнаруживает механизм внимания, второе — его основной эффект. Подроб­ное изучение этих вопросов составляет предмет сле­дующих глав нашего исследования; в настоящей же главе мы намерены выяснить отношение нашего определения внимания к определениям, даваемым дру­гими авторами, и показать, какая естественная клас­сификация видов внимания вытекает из этого опре­деления.

Прежде всего заметим, что под наше определе­ние не подходит то, что многими психологами на­зывается непосредственным и пассивным внимани­ем, т. е. то большее значение, которое имеет для со­знания сильное ощущение сравнительно со слабым, эмоциональные состояния сравнительно с чисто по­знавательными и т. п. Конечно, интенсивность ощу­щения, или эмоции, может стать причиной акта вни­мания, т. е. особого приспособления, которое их, в свою очередь, усилит. Но в понятии пассивного вни­мания мыслится обыкновенно нечто иное — именно то значение, которое имеет известное состояние в сознании помимо и до всякой реакции организма, непосредственно по своей интенсивности. Такое зна­чение психического состояния мы должны исклю­чить из нашего определения внимания, если только желаем сохранить за ним какой-нибудь определен­ный биологический смысл. В противном случае нам придется отождествлять внимание с простой чувстви­тельностью. В простейших случаях чувственного вни­мания эта разница между органической чувствитель­ностью и реакцией внимания совершенно ясна. На­пример, когда мы приспособляем глаз к наилучшим условиям видения, переводя изображение с боко­вых частей ретины на macula lutea, мы имеем акт внимания. Но те различия в ясности зрительных ощущений, которые имеют место при неподвижном глазе, суть результат простой чувствительности и к вниманию сами по себе не имеют прямого отношения. Внимание есть некоторый процесс усиления или изменения восприятия, а не сама интенсивность последнего. Если бы мы могли взять два одинаково ясных восприятия, из которых одно есть продукт вни­мания, а другое — простой чувствительности, то сколько бы мы их ни рассматривали, в них самих мы не нашли бы никакой разницы; эта разность обна­руживается лишь тогда, когда мы станем рассматри­вать процесс их происхождения, причем в первом случае найдем антецеденты в виде целесообразной реакции организма, во втором же — таких антеце­дентов не имеется. Одним словом, внимание отли­чается от простой чувствительности не по своим про­дуктам или эффектам, но по способу их происхож­дения.

То же самое должно сказать о так называемом пассивном интеллектуальном внимании, или вни­мании к идеям. С легкой руки В. Гамильтона принято вводить в трактаты о внимании указание на те слу­чаи полного погружения в известные идеи, которые в патологических случаях носят название idees fixes (фр.- навязчивые идеи), а в других — гения. Хотя во всех этих случаях внимание и может иметь свою долю участия, но это следует еще доказать, а не отожде­ствлять всякий «умственный моноидеизм» с внима­нием. Если в этих случаях мы найдем, что значение известной идеи обусловлено реакцией организма, приспособляющегося к ее наилучшему восприятию, то внимание здесь присутствует. Если же окажется, что эта идея получает свою исключительную интен­сивность лишь только благодаря особенной, специ­альной чувствительности данного субъекта к такого рода восприятию, то мы не вправе говорить здесь о внимании.

Все это смешение понятий возникло, по-види­мому, из крайне распространенного, но весьма не­удовлетворительного определения внимания как концентрации сознания. Не говоря уже о том, что эта терминология весьма напоминает мифическое «внутреннее чувство» и другие ипостазирования со­знания, она грешит еще тем, что упускает из вида специфическую черту внимания как известного про­цесса. Она берет эффект внимания, забывая, что не им внимание отличается от других психических фак­тов. По эффекту мы не можем отличить внимание от простой чувствительности. …Принимая это определение внимания, мы легко найдем принцип естественной классификации его форм. Если внимание есть целесообразная реакция организма, то можно ожидать, что и в нем мы най­дем те три основные формы, которые свойственны реакциям организма вообще и, в частности, движе­ниям его, т. е. рефлекс, инстинкт и волевую форму. Рефлексами мы называем те реакции организма, ко­торые происходят механически, помимо всякого эмоционального влияния раздражения, причем, од­нако, это раздражение может или не сознаваться, или сознаваться. Инстинктивные движения суть те целесообразные реакции организма, которым пред­шествует не только раздражение, но и некоторые особые центральные психические явления, называе­мые влечениями или стремлениями (Triebe), имею­щие ясно эмоциональный характер. Наконец, воле­выми движениями мы называем те, в которых испол­няемое движение и его цель сознаются субъектом.

Рефлективное вниманиеРефлективным вниманием мы называем все те движения, служащие для лучшего восприятия раз­дражений, которые возникают как рефлексы от ощу­щения этих раздражений. Акт внимания состоит здесь, следовательно, только из некоторого ощуще­ния, рефлективного движения, приспособляющего орган внешнего чувства к наилучшему восприятию этого ощущения, и из нового усиленного ощуще­ния, являющегося прямым и непосредственным следствием этой адаптации. Никакой эмоциональ­ной окраски эта форма внимания не имеет; равным образом, она происходит помимо всякого волевого решения, так сказать, механически. В области зре­ния сюда принадлежат; рефлекс аккомодации хрус­талика к ближайшим расстояниям (с помощью Zonula Zinii), далее рефлексы зрачка (сужение глазного от­верстия с помощью кругового сфинктера и его рас­ширение с помощью musc. dilator pupillae), особенно же рефлекторное сведение осей зрения и пассивное направление взгляда, а также движение головы, пе­ремещающее глаза. Хотя не все эти движения в рав­ной степени прирождены, но иные являются только в течение первого времени жизни, и хотя одни из них в большей степени, а другие — в меньшей спо­собны стать волевыми, но для нас важно здесь лишь то, что эти движения во всяком случае первоначально рефлективны и вместе с тем улучшают условия зри­тельных восприятий, т. е. суть акты рефлективного внимания, как мы его определили выше.

Значение этих рефлексов как улучшающих усло­вия восприятия очевидно. Гораздо труднее точно определить значение рефлексов в области слуховых впечатлений. Сюда принадлежат: рефлекс мускула барабанной перепонки (т. tensor tympani), мускула стремени (тиsс. Stapendius) и рефлекторный пово­рот головы к источнику звука. Относительно функ­ции первого, т. е. т. tensor tympani, оттягивающего барабанную перепонку внутрь среднего уха, а с тем вместе вдавливающего стремя в Fenestra ovalis, дол­жно полагать, что она состоит в регулировании на­тяжения барабанной перепонки соответственно ин­тенсивности слухового раздражения, а может быть также и соответственно высоте слышимого тона; в первом отношении большее натяжение барабанной перепонки при сильнейшем звуке ведет к устране­нию передачи чрезмерных колебаний во внутреннее ухо, подобно тому, как сужение зрачка устраняет из­лишнее количество света во внутренней камере гла­за; во втором же отношении т. tensor tympani настра­ивает барабанную перепонку изохронически слыши­мому тону, так сказать, аккомодирует ее к восприя­тию звуковых колебаний известной скорости.

Функции т. slapendius еще не достаточно выяс­нены; может быть, он, наклонно вытягивая стремя в полость среднего уха, делает перепонку Fenestra ova!is восприимчивее к высоким тонам.

Рефлекторный поворот головы к источнику зву­ка есть, по всей вероятности, рефлекс полукруж­ных каналов уха. Согласно исследованиям Прейера, Арнгейма и Шефера полукружные каналы имеют функцией (не восприятие пассивных движений, но) определение направления звука, а с другой сторо­ны, раздражение этих каналов, как известно, вызы­вает поворот головы в соответственной плоскости. Мюнстерберг, а перед ним А.Томашевич основатель­но предположили, что этот поворот обусловлен субъективными слуховыми ощущениями, возникаю­щими при таком раздражении полукружных каналов.

Что касается других родов раздражения, именно вкусовых и обонятельных, то о рефлекторных при­способлениях к их лучшему восприятию много го­ворить не приходится. Относительно вкусовых раз­дражений мы можем считать таким приспособлени­ем начальные движения акта глотания, т. е. рефлек­торные движения языка и полости рта (пожалуй, также и рефлекторное выделение слюны); насколь­ко нюханье, т. е. усиленное вдыхание через нос, мо­жет быть рефлекторным, сказать трудно.

Внимание инстинктивноеИнстинктивные движения отличаются от рефлек­сов главным образом тем, что между ощущением и движением вставляется особое психическое состоя­ние. которое мы называем инстинктивными эмоция­ми или влечениями. Физиология и психология этих состояний еще очень мало исследованы и представ­ляют лишь ряд более или менее правдоподобных ги­потез. Но как бы ни было. несомненно, что эти свое­образные инстинктивные эмоции порождают ряд весьма сложных действий или движений, целесооб­разных как для индивидуума, так и для сохранения рода, исполняемых без предварительного обучения и без сознания о цели и являющихся унаследован­ными навыками. Сюда принадлежит огромное число человеческих действий, определяемых инстинктами подражательности, борьбы, воинственности, стра­ха, игры, общежительности, стыдливости, любви и целого ряда других.

Среди прочих инстинктов важное место занима­ет инстинкт внимания. Этим именем мы называем те приспособления к наилучшему восприятию, ко­торые вызываются инстинктивными эмоциями лю­бопытства и удивления. Здесь, как и в других инстинк­тах, некоторое впечатление возбуждает своеобраз­ную эмоцию, а эмоция имеет следствием ряд целе­сообразных приспособлении (в данном случае к наи­лучшему познанию), причем это приспособление со­вершается без сознания о цели. Насколько глубок этот инстинкт внимания, видно как из распространен­ности, так и из его результатов. Относительно пос­ледних достаточно заметить, что этот инстинкт ле­жит в основе всякой любознательности, всякой на­уки; удивлением началась философия, говорит Ари­стотель. …

Так как удивление интересует нас здесь только в его отношении к инстинктивному вниманию, то нет нужды подробно исследовать его природу, степень отношения к другим эмоциям (например, страху, столь родственному с изумлением) и т. п.

Тем более, что на вес эти вопросы еще очень трудно давать точные отпеты. Как уже было указано выше, удивление составляет основу того влечения, которое мы называем любопытством, или в более высокой сфере — любознательностью. Необычный или неожиданный объект возбуждает в нас то ин­стинктивное влечение, которое может быть удовлет­ворено только лучшим познанием этого объекта, т. с. тем, что он станет привычным или понятным. Пока же этого не случится, этот инстинкт побуждает жи­вотное к познанию, так же как половой инстинкт, пока он не удовлетворен, побуждает к сближению с особью иного пола. Какими же средствами распола­гает это инстинктивное стремление к познанию нео­бычного — вот тот основной вопрос, на который должна ответить теория инстинктивного внимания. Рассмотрение этих средств должно обнаружить нам механизм этой формы внимания.

Сюда относятся, во-первых, средства улучшения внешнего восприятия. Уже выше, рассматривая реф­лективное внимание, мы перечисляли многочислен­ные рефлективные движения, служащие для приспо­собления органон внешних чувств к условиям вос­приятия. Инстинктивные приспособления внимания отличаются от рефлекторных, во-первых, тем, что вызываются особого рода эмоцией или влечением, а во-вторых, тем, что инстинктивные приспособле­ния гораздо шире рефлекторных: последние состоят по преимуществу в адаптации только того органа чувства, который подвергся раздражению, тогда как в первых адаптация распространяется не только на разные органы чувства, но и на органы локомоции и др. Эти инстинктивные приспособления называ­ются обыкновенно выразительными движениями. Когда животное удивлено, оно приближается к уди­вившему его предмету, оглядывает его с разных сто­рон, прислушивается к издаваемым им звукам, ню­хает его и т.д. Все это суть инстинктивные приспособления к наилучшему восприятию. «По моей просьбе, — говорит Дарвин, — сторож посадил в отделение обезьян в зоологическом саду пресновод­ную черепаху; при виде ее обезьяны выказали без­граничное удивление вместе с некоторым страхом. Они выражали это, оставаясь неподвижными и гля­дя пристально, широко раскрыв глаза на неизвест­ное им существо, а брови их часто двигались то вверх, то вниз. Лица их как будто несколько вытянулись. По временам они привставали на задние лапы, чтобы получше рассмотреть черепаху. Часто они отступали на несколько футов и, обернув голову через плечо, вновь пристально смотрели на черепаху… Через не­сколько минут некоторые из обезьян решились по­дойти и потрогать черепаху». К числу вышеуказан­ных инстинктивных движений оглядывания, прислу­шивания. обнюхивания, потрогивания. надо отне­сти и характерное выразительное движение подня­тия бровей и появления концентричных бровям мор­щин на лбу. Что касается до морщин лба, то они, очевидно, суть следствие поднятия бровей: относи­тельно же поднятия бровей высказаны два мнения: по одному — цель этого движения — большее рас­крытие глаз, по другому — скорейшее их раскрытие (нельзя скоро раскрыть глаза, не двигая при этом бровей); оба мнения указывают на инстинктивное улучшение зрительного восприятия, но второе, за которое стоит Дарвин, кажется основательнее. Да­лее, к числу внешних же знаков инстинктивного внимания должно отнести неподвижность животно­го, пораженного изумлением, и тот моментальный паралич, который охватывает часть его произволь­ных мышц, например, мышцы нижней челюсти, вследствие чего широко раскрывается рот. Оба эти признака суть, вероятно, следствия исключительного нервного возбуждения в известных центрах и свя­занного с тем его уменьшения в других или, может быть, следствия прямого угнетения их деятельности. Эти внешние признаки инстинктивного внимания имеют, однако, значение и в смысле улучшения ус­ловий восприятия: неподвижность помогает лучше уловить каждую перемену в объекте, возбудившем удивление, а открытый рот облегчает дыхание, ста­новящееся весьма бурным и глубоким (в связи с уси­ленным движением сердца), когда существо пора­жено изумлением, и. таким образом, допускает луч­шее прислушивание. Сюда же должно отнести и еще один, весьма характерный знак инстинктивного вни­мания, именно задержанное дыхание; французы метко называют человека, неспособного к продол­жительному вниманию, неспособным к делу, тре­бующему длинного дыхания (ип oeuvre de longue haleine): эта остановка в дыхании имеет, вероятно, целью облегчить прислушивание.

До сих пор шла речь о внешних приспособлени­ях инстинктивного внимания. Теперь должно сказать о приспособлениях, так сказать, внутреннего или собственно психического характера, имеющих, оче­видно. не меньшее, если не большее значение. Как в основе других инстинктов, так и в основе инстинк­тивного внимания лежит некоторое своеобразное влечение, и именно влечение любопытства. Это вле­чение настойчиво побуждает животное искать удов­летворения. Такое удовлетворение может доставить только лучшее познание любопытного предмета. В предыдущем мы уже видели целый ряд инстинк­тивных движений, имеющих целью доставить живот­ному это, удовлетворяющее его влечение знание. Но влечение любопытства может быть удовлетворено и иначе, именно тем, что странный или изумитель­ный предмет будет признан за уже знакомый, пре­жний. В искании такого удовлетворения и состоит психическая сторона инстинктивного внимания, В этом отношении инстинкт любопытства побуждает нас искать объяснения странного предмета X, т. е. ис­кать в нашем предыдущем опыте представлений ему подобных, ассимилировавшись с которыми он пе­рестанет быть странным и явится знакомым. Совер­шенно очевидно, что если удивление возбуждается новизной, то ассимиляция этого нового со старым может служить достаточным удовлетворением этому инстинктивному влечению. Так, например, проснув­шись ночью, мы слышим какой-то непонятный шо­рох в комнате; моментально возникающий инстинкт любопытства заставляет нас приподняться, замереть в тишине, задержать дыхание и прислушиваться; но одновременно с этим начинает работать психичес­кий механизм догадки: ряд возможных предположе­ний пробегает в нашем сознании, пока, наконец, воспоминание о мышах не оказывается вполне ас­симилирующим слышимый звук; раз это произош­ло, раз мы поняли звук, любопытство исчезает, и мы спокойно засыпаем. Или возьмем другой при­мер: полугодовой ребенок впервые замечает изоб­ражение человека в зеркале; это обстоятельство, т. е. неожиданное появление лица, возбуждает в нем ве­ликое изумление; он дотрагивается до зеркала, на­деясь найти реальный предмет, заглядывает за зер­кало, думая, не стоит ли там человек, одним сло­вом. инстинктивное внимание побуждает его искать объяснение непонятному факту в запасе его преды­дущего опыта; эта деятельность, правда, скоро утом­ляет ребенка, и он оставляет загадку неразрешен­ной: но на следующий день то же явление вновь по­ражает его и опять возбуждает процесс инстинктив­ного внимания, пока, наконец, ребенку не удается найти приблизительное объяснение явлению, т. е. заметить сходство между изображением и реальным лицом, ему известным; раз это произошло, он раду­ется, сравнивая непонятное изображение с знако­мым оригиналом, и это сходство кажется ему доста­точным объяснением и устраняет странность непо­нятного изображения.

Итак, процесс психического приспособления в инстинктивном внимании имеет началом эмоцию удивления, возбуждаемую новым или странным яв­лением, концом же — объяснение этой странности через известный уже опыт, ассимиляцию нового представления старыми. Это есть процесс открытия старого в новом, нахождения между ними сходства, т. е. тот же процесс объяснения, который составляет психологическую природу научного открытия и ис­следования. Каким образом происходит здесь связь между новым ощущением и прежними идеями, ка­ким образом эти последствия инкорпорируют и ас­симилируют первое — это есть один из вопросов об­щей теории ассоциации психических состояний, и мы не будем входить в его изложение, тем более, что все эти вопросы будут рассмотрены нами в дру­гом месте. Гораздо необходимее было бы здесь уяс­нить, каким образом эмоция удивления может спо­собствовать ускоренному течению представлений, из которых одно, наконец, объяснит данное странное ощущение. Но, к сожалению, физиология и психо­логия эмоций еще составляют столь мало обрабо­танную тему, что точного ответа на поставленный вопрос мы дать не можем. Для нас ясен только ре­зультат этого процесса, именно, что указанная эмо­ция способствует ускоренной смене разнообразных догадок, т. е. идей, имеющих с данным странным восприятием некоторую связь, что, далее, все до­гадки, не разъясняющие непонятного восприятия, моментально оставляются, ибо удивление оказыва­ется сохранившимся, и что этот подбор под давле­нием неприятного беспокойства продолжается, пока разгадка не будет найдена. Все это суть факты, но механизм этих явлений пока остается темным. Итак, соединяя воедино указанные признаки инстинктив­ного внимания, мы должны сказать, что оно, буду­чи, как всякое внимание, моментальным приспо­соблением к наилучшему восприятию, отличается от рефлекторного тем, что в нем приспособлению предшествует особого рола влечение — любопытство. Это влечение производит, с одной стороны, ряд координированных движений, имеющих целью улуч­шение восприятия, а с другой — возбуждает особен­ный психический процесс смены воспоминаний, среди которых, наконец, отыскивается то, которое ассимилирует новое и удивительное восприятие и тем делает его понятным и обычным.