У. Джеймс. Внимание ч.2 Гений и внимание.
Теперь мы можем легко видеть, почему так называемое «поддерживаемое внимание» развивается тем быстрее, чем богаче материалами, чем большей свежестью и оригинальностью отличается воспринимающий ум. Такие умы пышно расцветают и достигают высокой степени развития. На каждом шагу они делают все новые и новые выводы, постоянно укрепляя свое внимание.
Интеллект же, бедный знаниями, неподвижный, неоригинальный, едва ли будет в состоянии долго сосредоточивать внимание на одном предмете, интерес к которому ослабевает чрезвычайно быстро.
Относительно гениев установилось общее мнение, что они далеко превосходят других людей силой произвольного внимания. Можно выразить опасение, не представляет ли у большинства из них эта «сила» чисто пассивное свойство. В их головах идеи пестрят разнообразием; в каждом предмете гениальные люди умеют находить бесчисленное множество сторон и по целым часам могут сосредоточиваться на одной мысли. Но гений делает их внимательными, а не внимание образует из них гениев. Вникнув в сущность дела, мы можем заметить, что гении отличаются от простых смертных не столько характером внимания, сколько природой тех объектов, на которые оно поочередно направляется.
У гениев объекты внимания образуют связную серию, все части которой объединены между собой известным рациональным принципом. Вот почему мы называем внимание «поддерживаемым», а объект внимания па протяжении нескольких часов «тем же».
У обыкновенного человека серия объектов внимания бывает большей частью бессвязной, не объединенной общим рациональным принципом, поэтому мы называем внимание такого человека неустойчивым, шатким.
Не лишено вероятия, что гений удерживает человека от приобретения привычек произвольного внимания и что среднее умственное дарование представляет почву, где можно всего более ожидать развития добродетелей воли в собственном смысле слова.
Представляет ли дар внимания свойство гения, или оно зависит от развития воли? Во всяком случае, чем долее человек может удерживать внимание на одном объекте, тем более представляется ему возможности вполне им овладеть. Способность же постоянно направлять рассеивающееся внимание составляет живой нерв в образовании каждого суждения, характера и воли. У кого нет этой способности, того нельзя назвать compos siu (владеющим собой).
Воспитание, которое могло бы совершенствовать эту способность, было бы воспитанием par exellence. Но указать на такой идеал несравненно легче, чем дать практическое руководство к его достижению. Относительно внимания общим педагогическим правилом может служить следующее: чем более интереса в данном занятии ожидает ребенка впереди, тем более будет напряжено его внимание. Поэтому при обучении ребенка нужно руководить его занятиями так, чтобы каждое новое сведение находилось в известной связи с ранее приобретенными знаниями, и, если возможно, вызывать в ребенке любопытство, так чтобы каждое новое полученное им сведение служило ответом или частью ответа на вопрос, еще ранее существовавший в уме ученика.
Физиологические условия внимания.
Вот, по-видимому, наиболее важные из них:
- до возникновения внимания к данному объекту необходимо, чтобы соответствующий кортикальный центр был возбужден и центральным путем — идеационно (Идеация (альтернативные термины: эйдетическая интуиция, категориальное созерцание, созерцание сущности, усмотрение сущности) — понятие феноменологии Э. Гуссерля, означающее непосредственное усмотрение, созерцание сущности), и путем внешнего чувственного раздражения;
- затем орган чувств должен быть приноровлен посредством приспособления соответствующего мышечного аппарата к наиболее отчетливому восприятию внешнего впечатления;
- по всей вероятности, необходим известный приток крови к соответствующему кортикальному центру.
Третьего условия я не буду касаться, так как относительно его мы не имеем никаких обстоятельных сведений, и я постулирую его лишь на основании общих аналогий. Первое и второе условия доказаны экспериментальным путем.
Начнем ради удобства с рассмотрения второго условия. Приспособление органа чувств. Оно наблюдается не только тогда, когда внимание направлено на внешнее чувственное впечатление, но и в случае, когда объектом внимания служит мысль. Что такое приспособление налицо, когда мы направляем внимание на внешний объект, само собой ясно. Глядя на что-нибудь или слушая что-нибудь, мы непроизвольно приспосабливаем глаза и уши, а также поворачиваем в нужном направлении голову и тело; обоняя и пробуя на вкус, мы приспосабливаем язык, губы и нос к данному предмету; осязая какую-нибудь поверхность, мы соответствующим образом двигаем осязающий орган. Во всех этих актах, производя непроизвольные целесообразные мышечные сокращения, мы задерживаем другие движения, нецелесообразные по отношению к тому результату, который мы имеем в виду. Так, пробуя что-нибудь на вкус, мы зажмуриваем глаза, прислушиваясь, стараемся затаить дыхание и т. п.
В результате получается более или менее массивное органическое чувство напряженности внимания. На это органическое чувство мы обыкновенно смотрим как на чувство нашей собственной активности, хотя оно возникает в нас посредством приспособления органов чувств.
Таким образом, всякий объект, способный немедленно возбудить нашу чувствительность, вызывает рефлекторное приспособление органа чувств, которое сопровождается двумя результатами:
- во-первых, чувством активности, на которое мы только что указали, и,
- во-вторых, возросшей ясностью в нашем сознании данного объекта.
При интеллектуальном внимании в нас наблюдаются такие же чувства активности. Насколько мне известно, Фехнер первым проанализировал эти чувства и отличил их от только что указанных более грубых форм того же чувства. Вот что он пишет: «Когда мы переносим наше внимание с объекта одного органа чувств на объект другого, мы испытываем некоторое вполне определенное и легко воспроизводимое произвольно, хотя и не поддающееся описанию, чувство перемены направления или изменения в локализации напряжения (Spannung). Мы чувствуем напряжения в известном направлении в глазах, с какой-нибудь стороны в ушах, напряжения, которые возрастают и изменяются в зависимости от степени нашего внимания в то время, когда мы смотрим или слушаем; это и есть то, что мы называем напряжением внимания. Локализация напряжения всего ярче наблюдается, когда внимание наше быстро колеблется между слухом и зрением и в особенности когда мы хотим тонко распознать данный объект при помощи осязания, обоняния и вкуса. Когда я пытаюсь вызвать в памяти или воображении какой-нибудь живой образ, то я начинаю испытывать нечто совершенно аналогичное напряжению внимания при непосредственном зрительном или слуховом восприятии, но это аналогичное чувство локализуется совершенно иначе. В то время как при восприятии реального объекта (а также зрительных следов) напряжение направляется всецело к данному объекту — вперед, а при переходе внимания от одного чувства к другому оно только меняет соответственно направление от одного органа чувств к другому, оставляя остальную часть головы свободной от напряжения, при воображении и припоминании, наоборот, чувство напряжения всецело отвлекается от внешних органов чувств и скорее углубляется в ту часть головы, которая наполнена мозгом. Когда я хочу, например, припомнить местность или лицо, они возникнут передо мной с живостью, если я буду направлять внимание не вперед, а, скорее, если так можно выразиться, назад».
«Направленность внимания назад», ощущаемая нами, когда внимание направлено на воспроизведенные представления, по-видимому, состоит главным образом во вращении глазных яблок кнаружи и вверх, подобно тому, которое производится нами во сне и которое прямо противоположно движению глаз при направлении зрения на внешний объект. Впрочем, даже при внимании, направленном на чувственные объекты, приспособление органа чувств еще не самый существенный процесс, а второстепенный, который, как показывают наблюдения, может вовсе не иметь места. Вообще говоря, верно, что ни один объект, лежащий на крайних частях поля зрения, не может привлечь нашего внимания, не привлекая в то же время и нашего глаза, т. е. не вызывая вращения и аккомодации глаза и не локализуя таким образом изображения предмета на желтом пятне, самой чувствительной точке глаза. Но при помощи упражнения и при известном усилии можно направлять внимание на главный объект поля зрения, оставляя глаз неподвижным. При этих условиях предмет никогда не различается нами вполне отчетливо (это невозможно по той причине, что изображение предмета получается здесь не на самом чувствительном месте сетчатки), но всякий может убедиться, что предмет сознается более живо, если мы усилим к нему внимание. Так, учителя умеют следить за учениками, делая вид, будто не глядят на них. Женщины, вообще говоря, больше пользуются периферическим зрительным вниманием, чем мужчины.
Гельмгольц сообщает один факт, столь любопытный, что я приведу здесь его наблюдение целиком. Однажды он производил опыты, желая слить в одно целое зрительное восприятие пару стереоскопических картин, освещавшихся на миг электрической искрой. Картины помещались в темном ящике, который время от времени на мгновение освещался вспышкой; чтобы глаза не двигались в сторону, в середине каждой картины булавкой был сделан прокол, через который проникал дневной свет, так что оба глаза в промежутки мрака имели перед собой по одной светлой точке. При параллельных зрительных осях обе эти точки сливались в одну, и малейшее движение глазного яблока тотчас же изобличалось раздвоением зрительных образов. Гельмгольц таким путем нашел, что при совершенной неподвижности глаз простые плоскостные фигуры могут восприниматься в качестве трехмерных при одной вспышке. Но сложные фигуры воспринимались трехмерными лишь при нескольких вспышках подряд. Любопытно, говорит далее Гельмгольц, что при этом, хотя мы неподвижно фиксируем оба глаза на булавочных отверстиях и не даем раздваиваться их сложному изображению, тем не менее мы можем направить наше внимание на любую часть темного поля так, чтобы при вспышке получить впечатление лишь от той части картины, которая и лежит в направлении нашего внимания. Здесь внимание является совершенно независимым от положения и аккомодации глаз или от какого-либо известного нам изменения в этом органе и может свободно направляться сознательным волевым усилием на любую часть темного и однородного поля зрения. Это одно из наиболее важных наблюдений для будущей теории внимания («Physiologie Optik»).
«Идеационное» возбуждение центра.
Но в чем же выражается направление внимания на периферическую часть картины, если при этом нет физической аккомодации глаза? Что происходит, когда мы «распределяем» или «рассеиваем» внимание по предмету, в котором ни одна часть не привлекает нашего внимания? Эти вопросы ведут нас к анализу второй характерной черты внимания — идеационного возбуждения, о котором мы упомянули выше. Усилие при направлении внимания на крайнюю часть картины заключается не в чем ином, как в стремлении сформировать себе возможно более ясно идею того, что там изображено. Воспроизведенная идея идет на помощь ощущению, делая его более ясным. Появление идеи может сопровождаться усилием; этого рода усилие и представляет в данном случае конечный результат напряжения внимания.
Мы сейчас покажем, что в наших актах внимания всегда есть известная мысленная антиципация (предварение) объекта внимания. Льюис называет ее преперцепцией, и это название, по-видимому, всего более подходит к мысленному ожиданию наступающего явления. При интеллектуальном внимании преперцепция, само собой, должна существовать как объект мысли, ибо в этом случае объектом служит простая идея, воспроизведенное представление или концепт. Следовательно, доказав существование преперцепции при чувственном внимании, мы докажем, что она налицо во всех процессах внимания.
Впрочем, когда чувственное внимание достигло высшей точки, то невозможно определить, какой элемент восприятия проникает в сознание извне и какой изнутри, но если мы найдем, что приготовление к напряжению внимания всегда состоит отчасти из творческого пополнения данного объекта психическими продуктами воображения, то этим требуемое уже будет доказано.
При определении времени реакции мы, направляя внимание на то движение, которое нужно было делать, ускоряли наступление реакции. Это сокращение времени мы объясняем тем, что уже заранее, до появления сигнала, нервные центры совершенно подготовлены к разряду. Таким образом, состояние выжидающего внимания перед наступлением реакции совпадает с приготовлением соответствующего нервного центра к разряду. Если воспринимаемое впечатление очень слабо, то, чтобы уловить его, необходимо изощрить внимание, предварительно направив его на то же впечатление, но в более сильной форме.
Вот что говорит но этому поводу Гельмгольц: «Если мы хотим наблюдать за обертонами, то можно посоветовать вслушиваться в слабо звучащую ноту, соответствующую искомому обертону, прежде чем производить звуковой анализ данной ноты… Если вы поставите перед ухом резонатор, соответствующий какому-нибудь обертону ноты С (do), например G (sol), и затем заставите звучать ноту С, то услышите G, значительно усиленное резонатором. Это усиление обертона приучает ухо быть более внимательным к искомым звукам. Если мы будем постепенно удалять резонатор, звук С станет ослабевать, но внимание, направленное резонатором на этот звук, улавливает его гораздо легче, и наблюдатель уже может после такого опыта слышать обертон С невооруженным ухом».
Вундт объясняет такого рода опыты следующим образом: «Беглые и слабые зрительные впечатления дают в результате одно и то же. Попробуйте освещать рисунок электрической искрой, появляющейся через большие промежутки времени: после первых двух-трех вспышек обыкновенно невозможно ничего разобрать. Но смутное впечатление от рисунка все-таки сохраняется в памяти; каждая последующая вспышка дополняет его, пока, наконец, не получится более ясное изображение. Первичным стимулом для внутренней активности здесь обыкновенно служит само внешнее впечатление. Мы слышим звук, в котором по некоторым ассоциациям чувствуем наличность известных обертонов, далее припоминаем их, наконец улавливаем их ухом в данном звуке. Или, предположим, мы видим минеральное вещество, которое и ранее нам случалось видеть; непосредственное впечатление вызывает соответствующий образ в нашей памяти, который в свою очередь сливается более или менее тесно с непосредственным восприятием. Различные свойства данного впечатления требуют особых благоприятных условий для распознания, и мы заключаем при этом, что наше ощущение напряженности внутренней активности возрастает в зависимости от усиления яркости тех впечатлений, на которые мы направляем внимание».
Это можно представить схематически в виде воздействий на нервную клетку с двух сторон. В то время как предмет воздействует на нее извне, другие нервные клетки действуют на нее изнутри. Для полной активности данной нервной клетки необходимо взаимодействие обоих факторов. Данный объект воспринимается с полнейшим вниманием только тогда, когда он одновременно образует и восприятие, и воспроизведенное представление.
Приведем еще несколько опытов, которые после сказанного будут вполне понятны. К опытам с освещением стереоскопических фигур электрической искрой Гельмгольц присоединяет следующее наблюдение: «Помещая в стереоскоп рисунки столь простые, что было трудно видеть их двойными, мне удалось добиться этого даже при мгновенном освещении, когда я старался живо представить себе, как они должны были бы выглядеть двойными. Здесь на восприятие влияло одно только внимание, так как глаз оставался совершенно неподвижным».
Разбирая вопрос о борьбе двух полей зрения, Гельмгольц снова говорит: «Это явление не есть соперничество в интенсивности между двумя ощущениями: оно зависит от напряженности или рассеянности внимания. В самом деле, едва ли есть другое явление, на котором можно было бы с большим удобством исследовать причины, обусловливающие наше внимание. Недостаточно при этом сознательно глядеть сначала одним глазом, потом другим: мы должны образовать в уме ясное представление того, что мы надеемся увидеть. Тогда ожидаемый образ действительно появится».
На рис. А и В, где этот опыт не дает определенных результатов, можно вызвать смену одной из кажущихся фигур другой, напряженно воображая заранее ту фигуру, которую мы желаем видеть. То же наблюдается и на рисунках, на которых известные линии образуют своей комбинацией фигуру, не имеющую отношения к тому, что можно непосредственно видеть на рисунке и вообще на всех изображениях, где какой-либо предмет не бросается в глаза и его едва можно отличить от заднего плана.
Случается, что мы долго не замечаем предмета, но, раз заметив его, мы произвольно можем делать его объектом нашего внимания при помощи того умственного дубликата, который вводится в данное восприятие нашим воображением.
Кто может сразу угадать в бессмысленной французской фразе: «Pas de lieu Rohne que nous» английскую поговорку: «Paddle your own canoe»? Но едва ли человек, раз заметив звуковое сходство обеих фраз, не будет в состоянии возобновить его в памяти. Ожидая удара часов, мы так проникаемся мыслью о наступающем звуке, что нам кажется, будто уже бьет желанный или страшный час. То же испытываем мы и в ожидании звука чьих-нибудь шагов. При малейшем шелесте в лесу охотнику мерещится дичь, беглецу —преследователи. Влюбленный при виде каждой женской шляпки воображает, что под ней скрывается головка его кумира.
Появление образа в уме и есть внимание: преперцепция (предварение восприятия) есть половина перцепции (восприятия) искомого объекта. Именно по этой причине у людей открыты глаза лишь на те стороны в воспринимаемых впечатлениях, которые они ранее приучились различать. Любой из нас может заметить известное явление, после того как на него нам было кем-нибудь указано, но то же явление без постороннего указания не сумеет открыть и один человек из десяти тысяч. Даже в поэзии и изобразительных искусствах необходимо, чтобы кто-нибудь указывал нам, на что именно нужно обращать особенное внимание, что заслуживает наибольшего удивления, пока наш вкус не достигнет полного развития и наша оценка эстетических явлений не станет безошибочной.
В детских садах детей ради упражнения расспрашивают, сколько характерных черт они могут назвать в данном предмете, например в цветке или чучеле птицы. Они сразу перечисляют знакомые им черты: листья, хвост, клюв, ноги, но в то же время могут часами глядеть на птицу, не замечая ноздрей, когтей, перьев и т. д., пока не обратишь на это внимание детей, после чего они всякий раз указывают на них. Короче говоря, мы обыкновенно видим лишь те явления, которые преперципируем. Препернипируем же мы лишь объекты, которые были указаны нам другими под каким-либо ярлыком, а он запечатлелся в нашем уме. Потеряв накопленный нами запас таких ярлыков, мы почувствовали бы себя в окружающем мире лишенными всякой умственной опоры.
Как использовать органы чувств, чтобы не сокращать собственную жизнь
